Новгородское (Рюриково) городище

В конце I тыс. н. э. исток реки Волхова и северо-западное побережье оз. Ильмень, так называемое Поозерье, явились центром пришедшей сюда северной группы славян. Решающую роль в его формировании сыграли плодородные почвы района, удобные для начального земледельческого освоения, чрезвычайно выгодное географическое положение для организации сбора дани с населения Приильменья и нахождение на перекрестке важнейших торговых путей Восточной Европы — балтийско-волжского и «из варяг в греки», — оказавших значительное стимулирующее воздействие на социально-экономическое развитие примыкавших к ним территорий.
На холмах среди поймы Волхова и Ильменя и по берегам реки Веряжи располагались многочисленные поселения славян, а в урочище Перынь — их центральное языческое святилище.
Главенствующую роль в районе уже в IX в. играло Городище, или, как его часто называют историки и краеведы с начала XIX в., Рюриково городище, хорошо известное в русских летописях с 1103 г. как резиденция новгородских князей и важнейший центр политической жизни Новгорода. Во многом такая роль Городища была обусловлена его топографическим размещением.
Находясь напротив Перыни и занимая при плаванье по Волхову первую от Ильменя возвышенность, расположенную на острове при раздвоении Волхова на рукава, Городище тем самым представляло собой естественно защищенный ключ не только к окружающему району, но и ко всему бассейну озера Ильмень. Трудно было подыскать более подходящее место в плотно заселенной земледельческой зоне для основания торгово-ремесленного поселения, выполнявшего одновременно функции контроля за движением по оживленной водной магистрали.
Не случайно князья и их дружины, куда входило немало скандинавов, уже в IX-X вв. сделали подобный пункт своим оплотом.
В конце I тыс. н. э. общая площадь городищенского поселения составляла от 4 до 6-7 га. Его центральная часть (1-1,2 га) была укреплена рвом и, вероятно, валом.
В материальной культуре представлены различные свидетельства широкой международной торговли жителей поселка, следы их разнообразной ремесленной и военной деятельности. Наряду с этим население занималось сельским хозяйством, охотой, рыболовством, различными промыслами.
Оценивая материальную культуру поселения, следует подчеркнуть, что в ней очень явственна вуаль североевропейской, общебалтийской культуры. По своему этническому составу в IX-X вв. Городище являлось славяно-скандинавским поселением. Первоначально торгово-ремесленный и военно-административный центр на Городище как бы повторял в ослабленном и несколько более позднем варианте развитие Ладоги, основанной в середине VIII в. в низовьях Волхова.
Для Ладоги были характерны ориентация на внешние связи, широкая ремесленная деятельность, полиэтнический состав населения. Она стояла в одном ряду с такими раннегородскими торгово-ремесленными центрами балтийского региона, как Хедебю и Рибе в Ютландии, Каупанг в Норвегии, Павикен на Готланде, Бирка в Швеции, Ральсвик, Волин и другие на южном побережье Балтийского моря. Ладога олицетворяет один из путей формирования древнерусского города. Она выросла на основе участия в международной торговле и ремесле, однако при отсутствии вокруг нее земледельческой округи и расположении на самой северной окраине славянского мира этого было недостаточно для превращения ее в центр всей словенской земли. Совершенно иная ситуация сложилась в истоке Волхова.
Городище изначально развивалось в сгустке земледельческих поселений, образовывавших ядро будущей Новгородской земли, где сходились административные нити управления Приильменьем. Не случайно князь Рюрик, согласно одному из вариантов легенды о призвании варягов, перешел из Ладоги «ко Илмерю и сруби городокъ надъ Волховом», что нельзя расценить иначе, как показательный пример ключевой роли истока Волхова в ильменском бассейне уже в IX в.
Значение поселений в ближайшей городищенской округе постоянно усиливалось. На них концентрировались социальные верхи местного общества со своей челядью и окружением, привлекаемые экономическим значением района и размещением административных властей. Именно здесь имелась реальная возможность участвовать в перераспределении богатств и доходов, стекавшихся в Северное Приильменье со всей формирующейся Новгородской земли. В середине X века в 2 км от Городища на холмах, впоследствии занятых Новгородом, уже существовало несколько больших и быстро растущих поселков, возникновение которых уже говорит о высоком социальном положении их первопоселенцев. В X в. эти новые поселки и городок в истоке Волхова развивались параллельно. Тот факт, что в 980 г. при проведении Владимиром реформы язычества статуя Перуна была установлена в Перыни, тяготевшей к княжескому Городищу, подтверждает еще значительную тогда роль последнего.
Однако в 989 г. деревянная София строится уже среди нового поселения, на возвышенности левого берега Волхова. Рядом с этим общегородским храмом располагался владычный двор, и тем самым здесь был сформирован центр церковного управления Северной Руси. Постепенно противостоявшие Городищу поселки славянской знати образовали новую поселенческую структуру и переняли к рубежу X-XI вв. значительную часть экономических и административных функций прежнего центра.
В начале XI в. в период политического альянса князя и городской общины, Ярослав Владимирович перенес свою резиденцию вниз по течению Волхова к Торгу, одному из центров новых поселений, что нашло свое отражение в значительном снижении интенсивности жизни на Городище, зафиксированном по археологическим материалам. Двор князя был устроен на окраине Славенского холма, еще свободной к началу XI в. от плотной застройки Княжеская резиденция была вторична по отношению к существовавшему там поселению. Рядом с двором Ярослава располагались усадьбы его дружинников.
Перенос резиденции князя явился крупным политическим актом государственного значения, отражающим завершающие этапы формирования нового центра Приильменья.
Последним шагом в этом процессе было строительство Владимиром Ярославичем в 1044 г. Нового города (крепости) на месте владычного двора, поскольку городок в истоке Волхова не мог выполнять функции защиты огромного поселения, располагавшегося в стороне от него. Одновременно в центре детинца был заложен каменный Софийский собор. В последней трети XI в. продолжавшееся усиление новгородского боярства, выразившееся в появлении института посадничества нового типа и тем самым в укреплении городского самоуправления, привело к тому, что князья были вынуждены вновь переехать на Городище, сохраняя за собой право на Ярославово Дворище как на городскую усадьбу.
В 1103 г. на Городище возводится Благовещенский собор, противостоящий общегородскому Софийскому храму. Такова роль Городища в процессе сложения социально-топографической структуры Новгорода, как ее позволяет проследить сопоставление материалов новых археологических раскопок с данными письменных источников.

ОБЩАЯ ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА НОВГОРОДСКОГО (РЮРИКОВА) ГОРОДИЩА: ХРОНОЛОГИЯ, ТОПОГРАФИЯ, СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ОБЛИК, ЭТНИЧЕСКИЙ СОСТАВ НАСЕЛЕНИЯ В IX-X вв.
Городище представляло собой крупное торгово-ремесленное и военно-административное поселение в узловой точке водных путей лесной зоны Восточной Европы, где сходились балтийско-волжский путь и путь «из варяг в греки».
Среди находок, свидетельствующих о широких международных связях, восточные и византийские монеты, в их числе 3 клада дирхемов, бусы из горного хрусталя и сердолика, разнообразные стеклянные бусы, грецкие орехи, предметы из Скандинавии и других стран Балтики. Найдена золотая пластинка с изображением в технике перегородчатой эмали Георгия Победоносца — редкий образец византийского искусства конца X-начала XI в.
При раскопках встречены непременные спутники каждого торговца — части весов, бронзовые многогранные гирьки. Еще ряд подобных гирек представлен в коллекции подъемного материала Городища. Одним из основных видов деятельности жителей поселения было ремесло. О бронзолитейном производстве свидетельствуют неоднократные находки тигельков, глиняной льячки, производственный брак, в том числе неудачные отливки. Широко представлены следы косторезного производства — костяные пластины, роговые спилы. Особенно важны свидетельства работы ювелиров, изготовлявших предметы из золота (обрывки тончайших перекрученных золотых нитей, кусочки проволоки и фольги). Золотые предметы на поселениях конца I тыс. н. э. лесной зоны Восточной Европы — крайне редкие находки, а работа на Городище в X в. мастеров по золоту говорит не только о высоком профессиональном уровне проживавших здесь ремесленников, но и о социальном составе населения.
Наряду с торговлей и ремеслом обитатели Городища занимались сельским хозяйством, рыболовством, охотой, различными промыслами, о чем свидетельствуют многочисленные и разнообразные предметы быта, но именно наличие привозных вещей и следы ремесла в области материальной культуры определяют «лицо» поселка.

Раскопки Городища
Обзор результатов работ, проводившихся на Городище, начиная с 1901 г., и материалов раскопок последнего десятилетия позволяет сформулировать основные археологические выводы, которые могут быть исходными для общей исторической оценки Рюрикова Городища, его места в процессе становления Новгорода и в истории Северной Руси в целом.
Прежде всего, остановимся на одном из наиболее принципиальных вопросов истории Городища — на времени его возникновения, поскольку почти вплоть до наших дней основание поселения в истоке Волхова в конце I тыс. н. э. ряд исследователей отрицали. Особое значение имеет небольшая серия дендрохронологических дат, полученных для хозяйственных сооружений — хлебных наружных печей, стоявших в месте перехода от городищенского холма к мысу. Изучение дерева из раскопок провела Н. Б. Черных. Абсолютные привязки кривых роста были осуществлены путем перекрестного сопоставления с графиками погодичного прироста стволов из Новгорода (26-27-й ярусы мостовых Черницыной улицы) и Ладоги. Установлено, что исследованный участок Городища был застроен на рубеже IX-X веков (конечные точки абсолютной городищенской дендрошкалы — 820-948 гг.).
Однако жизнь на поселении началась раньше, что подтверждается, во-первых, использованием для строительства деревьев, срубленных в 889, 896 и 897 гг. и, во-вторых, стратиграфически — наличием под датированными комплексами культурных отложений. Одна дата — 900 г. — получена для вымостки на южном берегу Сиверсова канала, под которой зафиксирован культурный слой толщиной 0.2 м.
Таким образом, данными дендрохронологии доказано существование построек в низменной, мысовой части Городища в последние десятилетия IX века. В настоящее время в нашем распоряжении, к сожалению, есть лишь одна датировка ранних слоев поселения по радиокарбону. Уголь из заполнения рва, окружавшего центральную часть городищенского холма, дал дату 790+20 г. н. э. Ее калибровка по М.Стюверу и Г.В.Пирсону показала, что абсолютный возраст образца составляет 880±20 г. н. э.
Итак, можно с уверенностью говорить о заплывании рва в последней четверти IX в. и о его сооружении ранее этого времени. К сожалению, на вершине холма в истоке Волхова дерево не сохраняется. Для уточнения датировок здесь крайне важны нумизматические находки.
Как принято считать в современной нумизматической литературе, в периоды интенсивного притока монет младшая монета клада с достаточной точностью определяет время его закрытия, а разрыв между датой чеканки монеты и временем ее попадания в культурный слой, если речь идет о находке отдельной монеты, сравнительно невелик. На центральном раскопе найдены 2 кладика восточных монет IX в. Оба они происходят из заполнения комплексов и датируют последние. В первом случае клад конца 860-х гг. был открыт в углу постройки под слоем угля — остатками сгоревших и рухнувших перекрытий. Его находка свидетельствует, что данная постройка была сооружена ранее конца 860-х гг., когда в нее попал клад. Во втором случае кладик конца 850-х гг. находился «во взвешенном состоянии» в заполнении основания комплекса, т. е. оказался там, когда постройка была уже заброшена. Помимо кладов, в заполнении сооружений и в культурном слое обнаружены 7 дирхемов и их обломков, относящихся к концу VIII-IX в., а также 2 византийские монеты IX в., чеканенные при императорах Феофиле (829-842 гг.) и Василии I (867-886 гг.). Ряд восточных монет этого времени имеется среди подъемного материала с Городища, в том числе редкая хорезмийская серебряная монета, отчеканенная при хорезмшахе Азкацваре в последней четверти VIII в.
Эти нумизматические материалы, прежде всего клады, отодвигают время существования ряда построек Городища к середине IX в. Прочие находки подтверждают такую датировку.
Важными для хронологических выводов являются обнаруженные равноплечные фибулы определенного типа, время бытования которых, как установлено скандинавскими исследователями, не выходило за пределы IX века. При раскопках в культурном слое Городища встречены 2 такие фибулы. Обломок еще одной происходит из коллекции подъемного материала. В заполнении еще одного комплекса найдена скорлупообразная фибула, по типу похожая на те, что в основном были распространены во второй половине IX в., хотя бытовали несколько шире. В том же комплексе указанная фибула встречена вместе с бронзовым салтовским перстнем, относящимся к концу VIII-первой половине IX в. Подобный перстень обнаружен в Ладоге в слоях второй половины IX в. Сочетание скорлупообразной фибулы и салтовского перстня позволяет достаточно уверенно говорить о том, что сама постройка, где они были обнаружены, несомненно, существовала во второй половине IX в.
Весь комплекс стеклянных бус Городища — и по составу, и по количеству разных типов — древнее известного сейчас комплекса бус Новгорода, нижней хронологической границей которого являются 30-40-е гг. X века. Этот комплекс похож на ладожские бусы. Детали ладожской хронологии относятся к середине IX-X вв. Остановимся на вопросе датировки комплексов Городища, содержащих исключительно лепную керамику. В этой связи первостепенное значение имеет установление времени появления гончарного круга. Уже сейчас процесс смены типов посуды в Поволховье по материалам многослойных поселений, имеющих дендрохронологические даты – Новгорода, Ладоги, Городища — вырисовывается достаточно четко, несмотря на некоторые специфические особенности, характерные как для каждого из этих памятников, так и для их отдельных частей.
Судя по материалам Неревского раскопа Новгорода, процесс смены лепной керамики гончарной практически завершился в городе к середине X в., хотя лепная посуда в небольшом количестве использовалась весь X в. По данным, опубликованным Г. П. Смирновой, ясно, что в доярусном слое этого раскопа лепная керамика составляла 4.21% от общего числа посуды, на уровне 28-го яруса (953 г.) — 3.68%, на уровне 27-го яруса (972 г.) — 1.49%, на уровне 26-го яруса (989 г.) — 0.42%.
Похожая картина наблюдалась при новых исследованиях в Людином конце Новгорода. Здесь, на Троицком VIII раскопе, на площади 600 кв. м в слоях 950-960-х гг. зафиксировано лишь 62 фрагмента лепных горшков при полном господстве гончарной керамики, а в более поздних отложениях лепная посуда вообще не встречалась. В Ладоге время появления гончарной керамики определяется рубежом IX-X — началом X в. Исследования на Рюриковом городище, на северном берегу Сиверсова канала, где сохраняются органические остатки, показали, что гончарная керамика появилась на рубеже IX-X вв., но вплоть до середины X в. лепная посуда на данном участке поселения все же преобладала. На южном берегу Сиверсова канала, в слое коричневого гумуса, встречалась только лепная посуда, а дерево, происходящее из верхней части этого слоя, было срублено в 900 г.
Суммируя все сказанное, можно заключить, что в Поволховье процесс смены типов посуды произошел в первой половине X в., но первое появление гончарной керамики относится к рубежу IX-X вв.
Таким образом, комплексы в верхней части Городища на центральном раскопе, содержащие в заполнении исключительно лепную керамику, относятся ко времени ранее X в. И действительно, в комплексе, где найден кладик монет конца 850-х гг., собрано 58 фрагментов (из них 27 венчиков) исключительно лепных сосудов. В комплексе, где обнаружен кладик монет конца 860-х гг. также встречена только лепная посуда. В комплексе с монетой императора Феофила (829-842 гг.) обнаружена исключительно лепная керамика (38 обломков). В комплексе с двумя частями дирхемов IX в. найдены 94 фрагмента только лепных сосудов. Из заполнения комплекса с салтовским перстнем и скорлупообразной фибулой происходят 7 фрагментов также лепных горшков. Все это подтверждает правильность сделанного заключения о времени появления гончарного круга на поселениях Поволховья. Постройки и слои, где сочетается лепная и гончарная посуда, относятся к X веку.
Итак, имеющиеся данные — дендродаты, монетные находки, скандинавский импорт, бусы, гончарная посуда — позволяют уверенно говорить о существовании поселения начиная с середины IX в. Учитывая стратиграфию мыса Городища и дендрохронологические даты раскопанных сооружений, нет оснований думать, что здесь были более ранние культурные отложения и что эта часть памятника являлась вообще древнейшей на поселении.
В то же время можно допустить, что слои, относящиеся к периоду до середины IX в., в дальнейшем могут быть выявлены на самом городищенском холме. Правда, пока это лишь предположение, доказать которое на фактическом материале мы не можем. Судя по имеющимся материалам, активная жизнь на Городище продолжалась весь X век. Значительная часть раскопанных сооружений относится именно к X веку: клад восточных монет, найденный в 1901 г. М.И. Полянским, отдельные монеты, различные находки, в том числе ряд типов бус, характерных именно для X в., и т. д. Материалы раскопа, для которого имеются дендрохронологические датировки, также подтверждают этот факт. Бревно в конструкции одной из хлебных печей было срублено в 947 г. Позднее на месте этой печи построили новую печь, которую затем сменил жилой дом.
Таким образом, непрерывная хронологическая колонка X века здесь несомненна. Из этого следует, что развитие поселения на Городище и поселков на месте Неревского, Людина и Славенского концов Новгорода, по крайней мере, с 930-950-х гг. (так датируются древнейшие слои города) шло параллельно.
Интенсивность жизни на Городище явно снизилась в XI в. На площади центрального раскопа близ церкви Благовещенья керамические формы XI в. выражены наименее определенно по сравнению с массовой посудой X и XII-XIII вв. Это касается и отдельных находок. Видимо, не случайно именно в XI в. были проведены нивелировочные работы (песчаная засыпь) в месте перехода от городищенского холма к мысу и постоянная застройка на данном участке, ранее занятом жилыми домами, вообще отсутствовала.
Однако в последней четверти XI в. жизнь на Городище была уже снова оживленной. Об этом говорят немалое количество обнаруженных в центре поселения западноевропейских денариев 70-х гг. XI в. (периода их массового притока на Русь) и находка костяного навершия плети с княжеским знаком багровидной формы (В.Л. Янин атрибутировал его как знак новгородского князя Глеба Святославича, занимавшего новгородский стол в 1067-1078 гг.). К этому же времени относится и древнейшая из найденных на Городище булл, принадлежащая Владимиру Мономаху и датируемая серединой 70-х гг. XI в.
Таким образом, «перерыв» в истории поселения ограничивается первой половиной и серединой XI в. Конечно, его не следует понимать буквально как полное прекращение жизни на возвышенности в истоке Волхова. Речь идет о каких-то существенных изменениях иного типа, отразившихся в снижении интенсивности хозяйственной и социально-политической жизни поселения и потере значения, придававшегося ранее его укреплениям.
Археологические находки конца XI-XII в. и последующего времени на Городище вновь многочисленны и разнообразны, как и находки IX-X вв. Такова общая хронологическая колонка Рюрикова городища, установленная во время раскопок.
Во второй половине IX-X в. поселение занимало значительную часть холма и весь мыс. Документально зафиксировано, что оно тянулось по всему краю возвышенности, выходящему к Волхову, т. е. на протяжении 350 м, полосой шириной более 100 м и его минимальная площадь составляла 4 га. В действительности поселение было больше. Дело в том, что часть территории городищенской возвышенности со стороны Волхова, несомненно, разрушена. Кроме того, мы пока не можем в полной мере при подсчетах учитывать площадь, которую занимало поселение к северо-востоку от церкви Благовещенья по гребню возвышенности в сторону Нередицы, поскольку детальное изучение этого участка — дело будущего. В шурфе, в 210 м к северо-востоку от церкви, у материка был обнаружен венчик лепного сосуда. В этом районе на пашне встречены отдельные предметы конца I тыс. н. э. Если эти находки не случайны и в IX-X вв. поселение тянулось до данного участка, то, следовательно, его общая площадь достигала 6-7 га.
Для территории Северной Руси в конце I тыс. н. э. поселение размерами от 4 до 6-7 га относится к числу очень значительных. В археологической литературе Рюриково городище неоднократно характеризовалось как открытое торгово-ремесленное поселение, лишенное укреплений. Но это не так. Расположение поселения в мысовой части возвышенности, находящейся на острове, давало ему хорошую естественную защиту, на что еще в 1808 г. справедливо обратил внимание Е. А. Болховитинов, отметивший, что «такое местоположение весьма прилично для крепости». Раскопки 1980 г. показали, что южный склон холма в начальный период существования поселка был эскарпирован: ему искусственно придали значительную крутизну. В 1987-1989 гг. было установлено, что мысовая часть возвышенности площадью около 1-1.2 га была окружена с севера и востока рвом глубиной до 4.5 м от древней дневной поверхности.
Рюриково городище на начальном этапе своей истории имело двухчастную структуру и состояло из укрепленной площадки на вершине холма и примыкавшей к ней неукрепленной части. Эта часть располагалась как по гребню возвышенности к северу и северо-востоку от городка, так и на самом низменном мысу. На последнем, как показали раскопки, уже в IX—X вв. со стороны Волховца отдельные усадьбы, возможно и весь мыс, были ограждены деревянными частоколами, от которых сохранились грунтовые канавки. Во время весенних паводков мыс регулярно подтапливался (при раскопках 1934-1935 гг. зафиксированы смытые остатки построек), что делало его менее удобным для устройства жилищ по сравнению с остальной площадью холма. Дома и строения здесь возводились на специальных гидроизолирующих подсыпках, укрепленных бревенчатыми обносками. Можно предполагать, что эта часть Городища являлась в первую очередь его хозяйственной зоной. Здесь должны были находиться сооружения, связанные с обслуживанием и ремонтом лодок и судов, хранением рыбацких снастей. В этой части поселка располагались помещения и загоны для скота, о чем свидетельствуют пласты навоза в раскопе. У подножия холма долгое время функционировали наружные хлебные печи, являвшиеся объектами коллективного пользования жителей поселка.
В 1929 г. А. В. Арциховский нанес на план Городища два ряда земляных валов, окружавших территорию около 7 га. Можно предположить, что валы, осмотренные А.В.Арциховским, относятся к древнерусскому времени, к периоду существования на Городище летописной резиденции новгородских князей. Ложбина между городищенским холмом и мысом, на месте которой находился раскоп 1977-1979 гг., была отчетливо выражена лишь в начальный период существования Городища. Позднее она стала постепенно заплывать, ее склоны оползать. В ней на рубеже IX-X вв. были устроены хлебные печи, функционировавшие, сменяя одна другую, на протяжении нескольких десятилетий X в. В конце X в. участок перепланировали и на нем построили жилой дом.
Еще более значительные нивелировочные работы были предприняты в XI в., когда мощными слоями песка был выровнен рельеф местности. В XI в. был уничтожен древний городок, засыпан ров на вершине холма, вероятно смыкавшийся с упомянутой ложбиной. Такая датировка засыпки рва подтверждается как тем, что в его заполнении присутствуют находки конца I тыс. н. э. и совершенно нет вещей и керамики древнерусского времени, так и тем, что печь для обжига извести, относящаяся ко времени строительства Благовещенского собора (1103 г.), была сложена из плинфы непосредственно на площади уже засыпанного рва. Кстати, древний ров проходил либо прямо под церковью Благовещенья, либо рядом с ней. Во всяком случае нельзя не предположить, что необходимость разборки собора 1103 г. в XIV в. и замена его в 1342 г. новым храмом были вызваны прежде всего подвижкой и проседанием грунта в засыпанном рве. Таким образом, время значительных строительных работ на Городище приходится на XI в., их своеобразным завершением является возведение величественного княжеского Благовещенского собора и, возможно, новых земляных укреплений, окружавших почти весь холм. Оценивая материальную культуру Городища IX-X вв., следует подчеркнуть в ней очень сильную «вуаль« североевропейской культуры, что проявляется в наличии отдельных предметов скандинавского происхождения, вещей, сделанных в Приильменье, но сохраняющих в стиле и орнаментике северные традиции, и, наконец, находок без точного этнического адреса, но характерных для культур разных племен и народов балтийского региона. В 1914 г. Т. Арне впервые в литературе писал об археологических предметах с Рюрикова городища, которые, по его мнению, могли быть привезены скандинавами и которые он осмотрел в музее Пскова (напомним, что в Псков поступила часть коллекции раскопок М. И. Полянского 1901 г. и, вероятно, некоторые случайные находки с Городища). В первую очередь Т. Арне назвал рукоять меча с изогнутым перекрестьем и головкой почти ромбовидной формы. Изображение рукояти меча с Рюрикова городища есть среди рисунков мечей из собрания ГИМ, сделанных в 1930-е гг. В. Арендтом. По мнению А.Н.Кирпичникова, это тот же самый меч, о котором писал Т. Арне. А.Н. Кирпичников датировал его предположительно X веком. В 1922 г. А. А. Спицын отметил наличие на Городище «норманнских древностей», никак их не комментируя.
В 1965 г. Г. Ф. Корзухина детально рассмотрела отливку фибулы, найденную на Рюриковом городище С. Н. Орловым. От фибулы сохранилась часть, представляющая собой голову мужчины, ниже которой расположена другая, меньшая голова, по-видимому, животного. Отливка получилась неудачной и была выброшена. Аналогия фибуле имеется в материалах Гнездова. Стилистически и по своему сюжету — животное, пожирающее человека, — фибула близка кругу памятников Скандинавии X в., но застежек подобной формы там не найдено. Г. Ф. Корзухина предположила, что данный тип фибул сформировался в Восточной Европе. Она также поставила вопрос: кем была сделана эта фибула нордического типа — скандинавским литейщиком, поселившимся в Приильменье, или местным жителем, усвоившим стиль заморских украшений? Позднее, упоминая вновь городищенскую находку, Г.Ф. Корзухина прямо писала, что «изготовление скандинавообразных фибул было налажено на Рюриковом городище», а в Гнездове «оказалась отливка этой мастерской».
В 1972 г. М. Д. Полубояринова опубликовала еще одну находку скандинавского типа из подъемного материала с Городища — свинцовую голову дракона с открытой пастью и закрученным языком. Изображение плоское, двустороннее, с петлей у шеи и коническим углублением в основании. Находка не привлекла внимания ни советских, ни скандинавских исследователей. Почти такая же, как на Городище, морда дракона, только отлитая из бронзы, происходит из поселения в Бирке. Дракон из Бирки, являвшийся оковкой ларца, выполнен в младшем еллингском стиле и имеет аналогии в памятниках Скандинавии. Приведенными материалами вплоть до первых публикаций результатов последних раскопок и исчерпывались данные о следах скандинавской культуры на Рюриковом городище.
Сейчас целесообразно суммировать все новые сведения. Одними из самых значимых находок последних лет являются 2 бронзовые подвески с идентичными руническими надписями. Очень важно, что подвески встречены хотя и в несколько различных стратиграфических условиях, но в одном месте раскопа. Указанный факт неоспоримо свидетельствует, что обе они были утеряны одновременно и, вероятно, одним человеком. Стратиграфия залегания подвески, обнаруженной при разборке культурного слоя, ничего не дает для ее датировки, поскольку слой здесь сильно перемешан вплоть до материка. Гораздо больший интерес в этом плане представляет подвеска из заполнения одного из комплексов. Наряду с ней в заполнении найдены 64 фрагмента раннегончарной керамики и 3 обломка лепной. Подобное соотношение лепной и раннегончарной посуды, судя по раскопкам в Новгороде, Ладоге, на Городище характерно для второй половины X- рубежа X-XI вв. Этим временем и следует датировать городищенские подвески. Знаки на обеих подвесках процарапаны от верхнего до нижнего края и занимают всю поверхность. Они исполнены четко и уверенно, резы глубоки и отчетливо видны. По своему начертанию знаки, бесспорно, принадлежат к скандинавскому младшеруническому алфавиту, хотя их графика значительно усложнена по сравнению с обычными рунами.
По форме подвески аналогичны металлическим амулетам, происходящим из скандинавских стран: из Роскильде (Дания, о. Зеландия, XI в.), Сигтуны (Швеция, Упланд, середина XI в.), Хёгстены (Швеция, Вестеръётланд, XII в.) — и с территории СССР: Старая Ладога (вторая половина X в.). Поэтому есть все основания полагать, что и подвески, найденные на Городище, также являются амулетами, а надпись содержит магическую формулу.
Знаки на подвесках отчетливо распадаются на две группы и представляют усложненный вариант обычных рун. 12-й знак по своей графике идентичен знакам, широко употреблявшимся в рунической тайнописи (так называемые ветвистые руны). Вариант перевода надписи, предложенный Е.А. Мельниковой, следующий: «Да не будешь ты лишен мужской силы!». Здесь необходимо сделать одно пояснение. В публикации при описании подвески из ямы мы отмечали наличие знаков на внешней и внутренней ее сторонах, но полагали, что поскольку «обратная сторона подвески сильно повреждена коррозией», то «идентифицировать знаки не представляется возможным».
В дальнейшем, однако, реставраторам Эрмитажа удалось расчистить и обратную сторону, на которой проступила целая руническая надпись. Ее прочтение еще предстоит. Находка подвесок интересна и в рунологическом, и в культурноисторическом, и собственно в историческом отношениях. Особые, не встречавшиеся ранее способы усложнения (зашифровки) надписи с использованием магических знаков указывают не только на активное владение письмом человека, процарапавшего надпись, и возможности творческого целенаправленного преобразования знаков, но и на внутренние возможности развития самого письма, его динамичность. Подобные амулеты могли использоваться лишь скандинавами.
Находка парных амулетов — случай, не имеющий аналогий, — позволяет высказать предположение, что надпись на одной из подвесок была скопирована с другой. Скорее всего, именно об этом говорят незначительные различия в самих надписях: на первой подвеске все знаки выполнены очень четко, без каких-либо отклонений и ошибок; на второй — в знаке 8 недостает одной нижней ветви (слева); в знаке 1 левая петля, удваивающая руну, прочерчена дважды. В целом же на второй подвеске надпись выполнена менее тщательно: почти все левые ветви пересекают стволы, правые - начинаются чуть правее стволов, руны 4 и 5 почти сливаются, расстояние между их ветвями исчисляется долями миллиметра. Эти отличия не влияют на чтение надписи, но показывают, что человек, вырезавший надпись на второй подвеске, либо был менее опытен в рунописи, либо спешил. Но в любом случае этот человек владел руническим письмом и находился на самом Городище. Если место изготовления первой подвески неизвестно (она могла быть сделана и в Скандинавии, и в Старой Ладоге, и на самом Городище), то вряд ли можно сомневаться, что вторая была изготовлена прямо на месте, причем, видимо, к заказчику не попала, так как вместе с ней оказался утерянным и оригинал, с которого она сделана.
При раскопках также были встречены части четырех железных гривен из четырехгранного перевитого в нескольких местах стержня, на одной из которых сохранились колечки-привески и «молоточек Тора», 2 кресаловидные подвески ( железная и бронзовая), относящихся к числу скандинавских языческих амулетов эпохи викингов, серебряная фигурка женщины — валькирии, ничего на значившая для иноплеменника, фибулы, наиболее характерные для «периода поздней Бирки» в Скандинавии, т. е. для X в.
Среди предметов скандинавского происхождения из центрального раскопа назовем бронзовую накладку от конской сбруи, украшенную орнаментом в стиле Борре с изображением стилизованной звериной морды, и бронзовое навершие туалетного пинцета. В раскопе 1989 г. обнаружена бронзовая булавка длиной 7,5 см, украшенная скульптурным изображением человеческой головы. На лице четко выделены глаза, нос, рот. На головной убор нанесен циркульный орнамент. В коллекции подъемного материала есть еще 4 навершия пинцетов, в том числе увенчанные человеческими головками. Интересно шиферное пряслице с прочерченными знаками, которые можно, по заключению Ю. К. Кузьменко, рассматривать как подражание рунической надписи. Специального внимания заслуживает предмет северной культуры, обнаруженный при раскопках 1985 г. Это бронзовая литая бляшка длиной 2,9 см в виде стилизованной звериной морды с тремя ушками для крепления. Аналогии ей имеются в Бирке. С кругом древностей, характерных для широкой территории Скандинавии и всего балтийского региона, связаны ланцетовидные наконечники стрел глиняная и каменная игральные шашки, целый и 2 обломка массивных ладьевидных браслетов из раскопа 1985 г., многочисленные глиняные диски — грузила от вертикальных ткацких станков, крупные гребни фризско-скандинавского типа. Последние найдены в раскопе в мысовой части Городища, на участке, исследованном в 1985 г. на верху холма, в заполнении древнего рва, имеются они и в коллекции подъемного материала.
Из раскопа 1985 г. происходит бронзовое кольцо диаметром 2,4 см с четырьмя утолщениями, на которых нанесена кратность. Подобное кольцо известно из Шестовицкого могильника, а целый ряд колец найден в захоронениях Бирки, где они имеют по 3-4 утолщения, и в одном случае на кольце сохранился обломок железной иглы.
Перечисленными предметами не исчерпываются все находки, характеризующие вклад скандинавской и общебалтийской культуры в материальную культуру Городища. Еще предстоит детальное изучение вещей, полученных во время многолетних сборов на берегах Сиверсова канала. Среди них есть предметы и их обломки, выполненные в северном стиле, в том числе такие, интерпретация которых затруднена.
Приведенный обзор находок свидетельствует о значительном влиянии скандинавской культуры на материальную культуру населения Городища в конце I тыс. н. э. Изделия скандинавского облика не могли попасть на Городище как объекты торговли, они подтверждают пребывание на поселении выходцев из Скандинавии. Если Городище и Ладога вполне сопоставимы в отношении вклада северных элементов в их материальную культуру, то совсем иная картина наблюдается при сравнении Городища и Новгорода.
Вещей северного круга при раскопках Новгорода встречено мало, учитывая общее число находок в слоях X-XI вв. города. Ни о какой «северной вуали» в культуре горожан говорить не приходится. В этом отношении различия Городища и Новгорода очевидны.
В то же время сделанные выводы при дальнейших раскопках могут оказаться справедливыми не для всех частей города, если исходить из предположения, что скандинавы селились и останавливались в Новгороде не повсеместно, а преимущественно в определенных кварталах, пока не затронутых археологическими работами. Характерный пример. В 1016 г., как сообщает Новгородская первая летопись, во время конфликта новгородцев с варягами горожане, «собращася в нощь, исекоша Варягы в Поромоне дворе». Как бы ни трактовать этот двор, а точки зрения здесь были высказаны разные («торговый двор», «помещение ближней дружины» и т. д.), ясно одно, что варяги в ту злополучную ночь размещались в городе на какой-то компактной территории. Е.А.Мельникова, анализируя сведения о Новгороде в древнескандинавской письменности, также пришла к выводу о «территориальной изолированности скандинавов» в городе. Скандинавские черты ни в коей мере не должны скрывать от нас общий облик материальной культуры Городища IX-X вв. и ее других, не столь ярких, но крайне важных для выводов этнического порядка элементов.
Лепная керамика Городища аналогична древнейшей посуде Новгорода и сельских поселений центрального Приильменья и Поволховья конца I тыс. н. э. Она свидетельствует о том, что основную часть жителей Городища в IX-X вв. составляло то же население, что обитало в центре Новгородской земли. Это были ильменские словене. Подобная посуда, как уже было показано, есть и в некоторых других городах и значительных поселениях Северной Руси, где она составляет ту или иную часть керамического комплекса: в Пскове, Изборске, Городке на реке Ловати и др. Крайне интересно определенное сходство между профилированной керамикой Приильменья и профилированными сосудами IX-X вв. из западнославянских земель южного побережья Балтийского моря. Правда, если в Новгородской земле подобная керамика всецело лепная, то на западнославянских территориях она частично сделана на гончарном круге. Сходство синхронных керамических комплексов данных районов несомненно, хотя объяснение причин этого требует дополнительных разысканий. В. В. Седов, в частности, предположил, что «керамика ильменских славян и глиняная посуда балтийских славян имели одну основу» и «не исключено, что эти отдаленные территориальные группировки раннесредневековых славян вышли из одного древнего региона славянства».
В первой половине X в. на Городище проходила смена лепной керамики гончарной. Последняя также имеет многочисленные аналогии в западнославянских землях. В. М. Горюнова пришла к выводу, что «основная причина появления одинаковых видов раннекруговой керамики в южном регионе Балтики и в памятниках Северной Руси заключается в существовании здесь и там общих исходных форм лепной посуды».
Интересной категорией построек Городища являются отдельно стоящие наружные хлебные печи. Наиболее точные аналогии им имеются в Ладоге, а также в памятниках польского Поморья — Гданьске и Щецине. Это еще одно прямое археологическое свидетельство культурных связей поморских славян и населения истока реки Волхова. Заслуживает внимания и состав городищенских железных наконечников стрел от лука. Почти все стрелы найдены на центральном раскопе, на самом городищенском холме. Среди них втульчатые наконечники составляют 28,5% от их общего числа. Такое большое количество втульчатых наконечников для поселений Древней Руси, где они обычно составляют 1% по отношению к черешковым, совершенно не характерно. В Новгороде втульчатые двушипные наконечники были распространены в X и XI вв. Эту хронологию их бытования можно принять и для Городища, но, учитывая, что слой XI в. на поселении выражен слабо, более вероятно относить подобные наконечники к X в. и предшествующему времени. Всего на Городище обнаружен 21 двушипный наконечник стрелы. По числу их находок оно резко выделяется среди поселений конца I- начала II тыс. н.э. лесной зоны Восточной Европы. К примеру, в Изборске таких наконечников найдено лишь 2, в Белоозере — ни одного, в Городке на реке Ловати — 5, хотя масштабы археологических исследований на этих памятниках намного превосходят городищенские.
В своде наконечников стрел Восточной Европы в 1966 г. А.Ф. Медведев, рассматривая находки втульчатых двушипных наконечников, заключил, что «несомненно» этот тип «заимствован русскими у западных соседей».
В контексте славянской культуры можно рассматривать шиферное пряслице из слоя X в. Городища, на котором имеются знаки и буквы, поддающиеся интерпретации с «позиции» кириллического и глаголического алфавитов. В заполнении одного из комплексов найдено бронзовое проволочное височное кольцо с завитком на конце.
Рассматривая 2 аналогичных кольца из Старой Ладоги, А.Н. Кирпичников считал их этническим индикатором славянского населения. Таким образом, имеющиеся находки с Городища свидетельствуют о том, что в составе его жителей в IX—X вв. были славяне и скандинавы. Причем многие элементы культуры, которые можно определить как славянские (керамика, хлебные печи, двушипные наконечники стрел), находят параллели на западнославянских землях, примыкающих к Балтийскому морю.
Тот факт, что в торгово-ремесленном и военно-административном пункте на крупной водной магистрали, каким являлось Городище в ранний период своей истории, основным типом ранних наконечников стрел были наконечники, характерные именно для славян, представляется крайне важным. Исследователи уже давно обратили внимание на определенные связи северной группы восточного славянства и славян Польско-Поморского региона, прослеживаемые в религиозных воззрениях, преданиях, некоторых обычаях, географической номенклатуре, особенностях памятников письменности, этнографии, антропологии, элементах материальной культуры.
В 1986 г. А.А. Зализняк, проанализировав весь комплекс новгородских берестяных грамот с лингвистической точки зрения, заключил, что в целом древненовгородский диалект предстает как сильно обособленный славянский диалект, отличия которого от других восточнославянских диалектов в части случаев восходят к праславянской эпохе, а ряд изоглосс - фонетических, морфологических, синтаксических и лексических — связывает его с западнославянскими (особенно с северолехитскими) и/или с южнославянскими (особенно со словенским).
В последние годы контакты западных и восточных славян привлекают все больший интерес археологов, которые находят новые материалы, подтверждающие их существование.
Исследования Городища дали дополнительные факты для разработки данной темы. Присутствие среди жителей Городища в IX-X вв. выходцев из Скандинавии полностью соответствует той исторической обстановке, которая сложилась в Поволховье в конце I тыс. н. э., как мы ее представляем сейчас по сведениям письменных источников и археологическим материалам.
В XI в. роль и значение Городища среди поселений истока Волхова изменились. Оно утратило ряд своих основных функций, прежде всего перестало быть торгово-ремесленным и военно-административным центром округи. Его расцвет наступил с конца XI в., когда Городище превратилось в княжеский замок, расположенный вне стен города. Здесь находились административные и хозяйственные помещения, ремесленные мастерские, культовые постройки, размещались княжеская дружина и различные службы княжеского двора.